Режиссер Ника Горбушина совсем недавно заявила о себе в российском кино. Премьера ее короткометражного фильма «Варя» с Варварой Шмыковой в главной роли состоялась этой осенью. История девушки, которая мечтает стать пожарной, попала в конкурсную программу фестиваля «Кинотавр» и получила специальный диплом жюри с формулировкой «Варя — ты огонь!»
Для того чтобы всерьез заниматься режиссурой, Ника два года назад переехала в Москву из Самары. Сейчас она заканчивает школу кино «Индустрия», готовится снимать дипломный фильм и работает над сценарием своего первого полного метра. Специально для блога miranna кинокритик Аксинья Ильина поговорила с Никой о ее профессии и о том, почему режиссеру необходим внутренний стержень.
— Ника, расскажи, пожалуйста, чем ты занималась «до кино»?
— Ох, я попробовала очень многое! Я и танцевала с детства, и музыкальную школу закончила, играла на двух инструментах. Еще много занималась английским. Был момент, когда я хотела быть переводчиком и собиралась поступать в Самаре на факультет иностранных языков — а потом, по чистой случайности, попала на собеседование на философский, где и училась какое-то время. Вскоре я поняла, что философ — это немного странная профессия, и перевелась на юридический факультет, где очень долго страдала (смеется). Это было совсем не мое, хотя юрфак я все-таки закончила и даже пыталась учиться в магистратуре, пробовала работать в юридической фирме. Но вскоре я совсем ушла из этой сферы. Еще параллельно с учебой я занималась фотографией...
— Можно сказать, что кино для тебя было логичным продолжением увлечения фотографией?
— Да, у меня с фотографии все началось. А потом я увидела фильм «Древо жизни» Терренса Малика — и меня поразила работа оператора Эммануэля Любецки. Я просто с ума сошла от того, как, оказывается, можно видеть и показывать мир. После этого фильма я сама захотела стать оператором.
Тогда у нас в Самаре была Школа кино и анимации, на лекции в которой я ходила. Однажды в школу пригласили режиссера Екатерину Побединскую — она провела очень вдохновляющий мастер-класс, после которого я подошла к ней и показала свои фотоработы. Екатерина сказала, что с этими работами можно смело подаваться во ВГИК на операторский факультет. Я стала ее расспрашивать о том, что вообще делает оператор на площадке — неужели он отвечает только за само изображение? Екатерина ответила, что, судя по моим потребностям, мне лучше быть режиссером. А мне тогда казалось, что это вообще для меня недосягаемая профессия…
В общем, после этого разговора я со своими друзьями попробовала снять свой первый короткий метр, что называется, дома на коленке, — и мы с этим фильмом победили на самарском кинофестивале. Помню, когда съемки закончились и все разъехались по домам, я осталась одна в квартире и вдруг почувствовала, что я в ужасе: «Как, неужели в моей жизни это больше не повторится?» Кажется, именно в этот момент я поняла, что снимать кино — это мое.
— А как твои родители отнеслись к тому, что ты решила снимать кино? Тебе вообще важно, чтобы они поддерживали тебя?
— Для меня это важно, да — хотя я точно знаю, что не бросила бы свое дело даже без их поддержки. Если я чего-то хочу, меня сложно переубедить, потому что я упертая. Но когда твои родители верят в тебя так, как это делают мои, — это дает очень многое. После того как я сняла в Самаре короткий метр, родители пошли вместе со мной на фестиваль, где его показывали. И моя мама с самой первой моей работы все поняла, поверила, что у меня получится. Она начала подталкивать меня вперед, старалась вдохновлять.
Когда я поступила в «Индустрию», мне дали грант, покрывающий половину стоимости обучения, — но вторую половину мне все равно нужно было оплатить самой, и я не хотела ехать в Москву, потому что у меня не было этих денег. Я пришла домой, сообщила маме эти новости, и она сразу сказала: «Открываем шампанское, мы найдем деньги, ты едешь».
— Ты сказала, что ты очень упертая. А какие еще человеческие качества тебе кажутся важными для того, чтобы снимать кино?
— Должен быть какой-то внутренний стержень. Чтобы внутри была сила, благодаря которой ты заслуживаешь уважение команды и которой ты их вдохновляешь. Даже если у тебя лицо ребенка, как в моем случае (смеется). Режиссер — это тот, кто тянет всех за собой, и если тот, кто тянет, сдастся или проявит слабость в неудачный момент — вся команда может посыпаться.
Раньше, если честно, я думала, что режиссером может быть любой. Но сейчас мне уже так не кажется. Не потому, что эту профессию очень сложно освоить, а потому, что в ней нужен определенный склад ума.
— Было ли еще что-то, о чем ты в корне поменяла свое мнение, оказавшись в профессии?
— Наверное, изменилось мое отношение к команде. Раньше во мне было больше неуверенности, я могла послушать оператора, актрису, сказать, что им виднее. А потом — смотреть на результат и понимать, что они переделали фильм и мы не донесли до зрителей то, что я хотела. Прислушиваться к другим важно, потому что кино — это командная работа. Но только если они хотят сделать фильм лучше, а не удовлетворить свои личные амбиции.
Сейчас я чувствую себя иначе: если я говорю, что нужно вот так, значит, будет вот так. Есть уверенность, способность отстаивать свои внутренние границы и свое кино.
— Я знаю, что попасть на конкурс короткого метра на «Кинотавре» — это престижно и круто, а еще очень важно для продвижения полнометражного фильма, который планирует снять молодой режиссер. Какая у тебя была реакция, когда ты узнала, что «Варя» прошла на «Кинотавр»?
— Прозвучит странно, но в тот момент это была немного новость из прошлой жизни (смеется). Мы отправляли на «Кинотавр» черновой монтаж. Дальше мы должны были работать со звуком, светом — и тут случился карантин, и все встало. Я уехала в Самару, прошло несколько месяцев, ничего не происходит, но мне постоянно пишут люди: «Ну что, когда фильм будет готов?» Меня это так напрягло в какой-то момент, что я решила забыть про «Варю», отключиться, и начала писать сценарий полного метра. И вдруг новости: «Вы попали на „Кинотавр“».
Но когда мы уже летели в Сочи, я очень волновалась. Я раньше никогда не была на таких мероприятиях. Получился интересный опыт, было классно. И то, что мы получили диплом, было для меня неожиданностью. Я, с одной стороны, всегда очень эмоциональна, но в такие моменты очень сдерживаюсь, чтобы, не дай бог, не расплакаться на сцене от радости — а в результате все думают, что я несчастна. На фотографиях с «Кинотавра» у меня такое лицо, как будто я не особенно рада, и многие потом спрашивали: «У тебя все нормально?» А самый приятный момент для меня, наверное, был тогда, когда после показа «Вари» люди в зале стали кричать и хлопать.
— Ты учишься в киношколе «Индустрия». Почему ты пошла именно туда?
— Мне понравился их рекламный ролик, который заканчивался словами: «Индустрия — это не лечится» (смеется). Я тогда поняла: «Вот они, мои люди!» Кино, по-моему, — это правда какой-то жесткий наркотик, с которого ты не можешь слезть. Потом я посмотрела, кто преподает в школе, и мне показалось, что это дико круто, мне захотелось поучиться у этих людей.
В первый раз я подавалась в «Индустрию» на режиссуру, и меня туда не взяли. Сейчас я понимаю почему: я с какими-то своими идеями насчет Чехова пыталась пролезть, а школа совсем не про это. На следующий год я, кажется, поняла, что нужно школе, — но тогда они сдвинули дедлайн подачи заявок на режиссерский факультет, и я туда не успела. Поэтому я поступила на операторский, а с него все-таки перевелась на режиссерский.
— Как проходит твое обучение в школе?
— У разных курсов здесь разные программы, в школе пробуют многое, мы экспериментируем. Например, одно из самых запомнившихся мне заданий — это этюды, которые мы снимали в очень жестких условиях. Тебе дают шесть часов на съемку, и за это время ты должен полностью освоить павильон, поставить свет, отрепетировать с актерами. Это такие нервы — не знаю, как мы все тогда не поседели. Зато сейчас этот опыт помогает мне в работе, когда надо быстро собраться. Например, обстоятельства не позволяли нам снять некоторые сцены «Вари» так, как было задумано, — и тут ты либо перепридумываешь сцену на ходу, либо вообще ее не снимаешь, потому что потом у тебя просто не будет для этого ресурсов.
В первые три месяца учебы у нас был курс «Filmmaking», мы получали базовые знания. И сразу же, зимой, должны были снимать свой первый короткий метр. Я тогда еще училась на оператора, и это был мой первый опыт серьезной операторской работы. Я толком не умела держать камеру, не знала, куда нажимать, а мне говорят: «Иди и снимай». Это, конечно, была жесть — но и невероятный опыт тоже. Ты еще не понимаешь, куда и как ставить свет, как он включается, — и при этом должен снять кино, в котором играют Юлия Хлынина и Илья Маланин, причем съемки проходят зимой на улице! Режиссер фильма был на курс меня старше, он был опытнее, и у меня были помощники-операторы тоже старше на курс, они меня спасли. Вообще когда ты девочка, которая и спортом-то толком не занималась, а тебе надо несколько смен ходить с плечевым упором и снимать профессиональной камерой с рук — это, конечно, тяжело. Но я рада, что через это прошла — сейчас, когда я изнутри понимаю процессы, я по-другому отношусь к работе операторской команды.
— А как в школе с гендерным балансом? Много девушек?
— Вот сейчас у нас на режиссуре остались в основном одни девчонки. Так получилось, что люди отсеивались постепенно — кто-то не смог принять критики, например. Когда мы закончили снимать короткие метры, у нас был общий показ для всей школы с публичным разбором каждой работы, порой довольно жестким — и режиссеры вместе со своей командой должны были это испытание выдержать. Еще были те, кому не нравился метод. Но девушки, как правило, оставались на всех курсах.
При этом, когда я училась на операторском, у нас на курсе было двадцать человек, и из них только четыре девочки. Мне кажется, это нормально. Несмотря на то, что я никогда не думаю про пол режиссера и считаю, что нет «мужских» и «женских» фильмов, к операторам у меня немного другое отношение. Когда я сама была оператором, то понимала: раз уж ты взялась за эту профессию и за равенство борешься, значит, носи камеру и оборудование наравне с парнями и не ной. Однажды я побывала на съемках, где девушка-оператор постоянно капризничала и после каждой команды режиссера говорила: «Быстро заберите у меня камеру!» Такое для меня вообще немыслимо, я бы не хотела работать с девушкой, которая так себя ведет.
— А если бы твою работу раскритиковали, как думаешь, ты бы выдержала?
— Ну, я постоянно сталкиваюсь с какой-то критикой — даже не в школе, а от знакомых. Мне регулярно прилетает, например, за то, что «Варя» — это «народное», зрительское кино, и это как будто бы плохо. А я ничего плохого в этом не вижу. Для кого я снимаю? Конечно, отчасти я снимаю для себя, мне кажется, что все режиссеры вообще в первую очередь для себя снимают. Но для меня важно снимать и для зрителя, который меня услышит, с которым у меня должен произойти диалог. Если этого диалога не произошло, значит, ты поговорил сам с собой.
Но вообще мне, наверное, проще переносить критику, потому что у меня обычно есть свое мнение и меня бывает очень сложно переубедить. Это, конечно, не всегда хорошо, зато помогает пережить столкновение с критикой как-то внутри себя, а потом — спокойно идти дальше. Но, может быть, если бы о моем кино плохо отозвались люди, которых я очень уважаю, я бы расстроилась. Мы как-то показали «Варю» Андрею Звягинцеву, и я с большим волнением ждала его отзыва — думала, что, если он напишет что-то плохое, меня это убьет. Но он не стал ругать фильм, хотя и не хвалил особо, просто отметил какие-то ключевые моменты. Я благодарна за это и сделала свои выводы.
— Давай немного поговорим о «Варе». Как появилась идея фильма?
— Я проучилась в «Индустрии» на оператора год и поняла, что это действительно не то, что мне нужно. Мне нравилось придумывать визуальные решения, но не нравилось работать с техникой. А еще мне было тяжело с режиссерами — не потому, что я плохо к ним относилась, а потому, что у меня всегда было свое видение сценария, который режиссер хотел снимать совсем иначе.
Когда у тебя есть режиссерские амбиции, с этим надо что-то делать — либо отказаться от них, либо идти вперед. И я решила попробовать снять этюд как режиссер. Я написала набросок сценария, без диалогов, и пошла с ним к преподавателям — но из-за отсутствия диалогов мой сценарий раскритиковали прямо на занятии. А я решила, что так просто не сдамся, — и попросила у преподавателей позволить мне снять все что угодно, даже не по своему сценарию. Мне дали задание переснять сцену из какого-нибудь комедийного фильма — и я взялась за это, хотя комедия, по-моему, очень сложный жанр. Я пересняла эпизод из «Маленькой мисс Счастье», перенеся действие в российские реалии, придумала что-то вроде «Маленькой мисс Ижевск». В итоге на показе этюда несколько раз рассмеялись даже преподаватели, а у нас это случается нечасто. После этого мне разрешили подготовить проект курсовой режиссерской работы.
Я тогда уже была знакома с Аксиньей Борисовой и пригласила ее работать над сценарием своей курсовой. Я рассказала Аксинье в общих чертах о том, какую историю хочу снять, но долго не могла придумать профессию для главной героини. Как раз в это время я случайно сфотографировалась у пожарной части, с машиной — и один мой друг, посмотрев на фото, предложил: «Может, твоя героиня будет пожарной?» Я подумала: «Почему бы и нет?» — и начала гуглить, есть ли у нас вообще женщины-пожарные. Я тогда догадывалась, что женщина не может работать пожарным в нашей стране (в России существует официальный список профессий, запрещенных для женщин. — Прим. ред.), но не была до конца уверена. И тут я нашла интервью Маши Власовой, пожарной из Подмосковья, прочла его и поразилась. Я показала эту статью Аксинье: «Смотри, что за дела, давай свяжемся с этой девушкой!» Мы поехали к Маше и взяли у нее несколько интервью — а потом два с половиной месяца писали сценарий.
— Я знаю, что сценарий «Вари» был написан специально под актрису Варвару Шмыкову. А есть ли еще российские актеры или актрисы, с которыми ты хотела бы поработать?
— У меня есть мечта, которая никогда не осуществится. Я очень бы хотела снять молодую Алису Фрейндлих (смеется). Для меня она лучшая советская и российская актриса, таких я больше не знаю. Из тех, кто работает сейчас, мне нравится Яна Троянова, у нее какая-то сумасшедшая энергия. Еще Елена Лядова. С мужчинами сложнее. Вообще мне бы хотелось работать с такими актерами, которые просто сходят с ума от любви к своему делу — я и сама такая.
Еще, наверное, я бы хотела, чтобы у нас было больше такой актерской школы, как в Голливуде. Я просто балдею от того, как они подходят к созданию своей роли. Они не приходят и не говорят: «Вот он я, Кристиан Бейл, и сейчас я просто сыграю Кристиана Бейла», — актер всегда придумывает что-то, меняется, чтобы максимально вжиться в роль.
— Расскажи о своих творческих планах. Ты упоминала уже как минимум один полный метр и дипломную работу в «Индустрии»…
— Полный метр мы решили снимать вне школы, это очень личная и очень важная для меня история. У этого фильма есть рабочее название, «Теплица» — и он для нас, для тех, кому немного за двадцать, за тридцать, кто еще не нашел свой путь или нашел, но боится на него ступить. Я хорошо понимаю эту ситуацию, потому что я сама в ней находилась — до тех пор, пока не рискнула и не пошла по тому пути, который выбрала. Вообще, когда я работаю над какой-то историей, я всегда отталкиваюсь от себя: вот если, например, у меня есть та или иная проблема, какое кино вдохновило бы меня с ней справиться?
А диплом в школе у меня получается немного опасный (смеется). Я делаю комедию о смерти. Мы со сценаристкой Лизой Тихменевой работаем над историей про крематорий, про бабушку, которая умерла. Преподаватели предупреждали нас, что с подобными темами нужно быть аккуратнее; я и сама понимаю, что кто-то может сказать, что смеяться над таким нельзя. Но та история, которую мы сейчас придумываем, отчасти помогает мне отпустить собственную боль потери. Вообще смех помогает мне справиться со многим — хотелось бы, чтобы он помогал и зрителям.
Еще есть история про двух братьев. Там сюжет отчасти завязан на продаже наркотиков, на том, как это делается в наше время. У нас ведь когда показывают такое в кино, то все время получаются какие-то 90-е — а ведь пакетики в переходах давно никто не продает, все ушло в интернет. Но история, которую я хочу рассказать, не столько про это, сколько про, собственно, отношения между братьями, про то, насколько далеко можно зайти в этих отношениях, как сильно люди могут начать друг друга ненавидеть. Когда я сама слышу о таком, для меня это всегда шок — у меня есть братья, и я их очень люблю. Но мне интересно зайти на территорию, которая мне неизвестна.
— Напоследок я хотела спросить про твое мироощущение после переезда из Самары в Москву. Что-то изменилось в тебе?
— Я недавно, в начале декабря, прилетала в Самару на неделю — отмечала тут свой день рождения. И вот мы ночью стали разъезжаться по домам, я еду через весь город и вижу, какой он красивый: деревья белые, все в подсветке. Какое-то невероятное новогоднее настроение, в Москве у меня такого не было.
Но в то же время я чувствую, что, несмотря на всю эту прелесть, я ощущаю себя здесь лишней. Раньше мне постоянно хотелось в Самару, я скучала. А сейчас я приехала и понимаю, что я здесь гостья. Это особенно заметно, когда ты приезжаешь во время рабочей недели, и у всех знакомых свои дела, а ты сидишь и ждешь, когда они освободятся. Мне нравится в Москве, потому что я очень люблю работать и уже, может быть, даже разучилась нормально отдыхать. Так что да, за эти два года я пустила в Москве корни.